Ольга Воробьева. Рак шейки матки 2 стадии. Страх как союзник

Ольга Воробьева узнала о том, что у нее рак шейки матки, когда планировала рождение второго ребенка. Ольга пережила два рецидива и знает, что с ней может случиться и третий. Свой страх перед болезнью она превратила в союзника. А теперь учит этому и других, став онкопсихологом.

– Ольга, как вы узнали о своем диагнозе?

– Честно говоря, до момента постановки диагноза я не особенно следила за своим здоровьем. И у гинеколога я не была к тому моменту – это был 2014 год – около 6 лет. Пошла по двум причинам. Во-первых, меня начали беспокоить неприятные выделения. А во-вторых, я тогда встречалась с молодым человеком, и мы думали о детях. У меня уже был один ребенок, но я хотела еще одного и именно от него.

Гинеколог осмотрела меня и направила на кольпоскопию, ничего не объяснив. Я ушла от нее со спокойной душой. А когда проходила кольпоскопию, врач прямо во время процедуры спросила, есть ли у меня дети. Я ответила, что есть. Она сказала: «Хорошо, потому что больше не будет». Я тогда очень рассердилась – как это не будет? Я хочу, значит, будет!

Кольпоскопия – это метод диагностики, необходимый для выявления доброкачественных, предраковых и злокачественных патологий цервикального канала.

Через неделю я пришла за результатами анализов, стало ясно, что это рак шейки матки. С ними меня уже направили в онкологический диспансер на дообследование. Но попасть туда было очень сложно из-за больших очередей.

Тогда мне очень повезло: мама молодого человека, с которым я тогда встречалась, как раз работала медсестрой в онкодиспансере. Он все рассказал маме, и на следующий день я уже была у врача. А спустя всего неделю лежала в отделении радиологии – проходила лучевую терапию.

– То есть вам не назначали химиотерапию? Не оперировали?

– Нет, мне поставили 2 стадию, но у меня были очень плохие показатели крови и печени: ни химиотерапию, ни операцию не делали.

– Лучевая терапия вам помогла?

– Мне провели 20 внешних и 7 внутриполостных курсов лучевой терапии. После этого я вышла в ремиссию, которая продолжалась 8 месяцев.

Лечение тогда мне далось относительно легко. Благодаря тому, что моя тогдашняя свекровь была знакома с моим лечащим врачом, мне разрешили не ночевать в больнице. Это помогло не погрузиться в болезнь слишком глубоко, обстановка и разговоры в отделении могут вогнать человека в депрессию.

После этого лечения я быстро встала на ноги. Устроилась вахтером в элитный дом. Я проработала там три месяца и однажды, ночуя на полу в маленькой темной коморке, я поняла, что это не мое место. У меня было педагогическое образование, и я подумала, почему бы мне не пойти работать в школу? У меня есть диплом, знания. Я проснулась, нашла объявления, и на следующий день уже сидела на собеседовании. Меня взяли на работу учителем как молодого специалиста, хотя мне было тогда 34 года. Для того чтобы начать работать, мне нужно было оформить санитарную книжку. В том числе нужно было пройти гинеколога. И вот я сдала мазок на онкоцитологию, а через несколько дней мне позвонили и сказали, что опять обнаружились раковые клетки. Это был первый рецидив.

– Вам снова назначили лучевую терапию?

– Нет, так как с последнего пройденного курса лучевой прошло всего 8 месяцев, мне нельзя было снова облучаться. Через знакомых меня положили в отделение химиотерапии и назначили щадящую химию. Мне прокапали ее всего три раза, а после отказались продолжать лечение из-за очень плохих показателей печени. Но после этих трех капельниц я еще 3 года пробыла в ремиссии.

– Вы все-таки устроились тогда в школу?

– Да. Хотя у меня была возможность выйти на больничный на длительный период, я приняла решение, что через 3 дня после капельницы буду выходить на работу. Дети мне тогда очень хорошо помогли, я отвлекалась с ними, радовалась их непосредственности, радовалась тому, как здорово у меня получается. Но после третьей капельницы меня неожиданно вызвали и сказали, что я должна уволиться по собственному желанию. Было очень тяжело, но я ушла из школы.

Тогда мой знакомый предложил мне ездить с ним в реабилитационный центр для зависимых. Там я разговаривала с людьми и поняла, что это моя тема. У меня хорошо развита эмпатия, я умею общаться с людьми, которым нужна помощь. Так я приняла решение получить образование психолога.

Время учебы было очень насыщенным для меня. Я часто ездила в Москву, дочь как раз заканчивала школу. И я поняла, что хочу жить в Москве. И вот, спустя три года после рецидива я переехала в столицу, грубо говоря, с 5 тысячами рублей в кармане.

– А ваш молодой человек? Он уехал с вами?

– Нет. Я рассталась с ним, но я ему очень благодарна. Я смотрю на эти отношения с мыслью о том, что мой бог дал мне этого человека именно на этот период. Мне помогла его мама связями. А он помог мне своей критикой, помог не раскиснуть, не жалеть себя. Хотя у нас были не самые хорошие отношения, но я ему очень благодарна.

– Сложно было устроиться в Москве?

– Я здесь очень быстро устроилась на работу, мне помогли знакомые.

Прошло совсем немного времени с момента моего переезда, и в очередной визит в Барнаул я позвонила своему лечащему врачу и попросилась к ней на прием. Сдала мазок и вернулась домой. А через два дня она мне позвонила со словами: «Оль, ну опять». Кстати, это снова была осень. Каждый раз узнавала о болезни осенью – не знаю, с чем это связано.

Когда я это услышала, сам факт болезни на меня особо не повлиял. Возникли мысли: «Опять больницы, опять придется отодвинуть планы, поездки, жизнь». К тому моменту я уже поняла, что борьба и победа – это история не про меня. Борьба бессмысленна, рак сильнее меня, он забирает миллионы людей, я не хочу с ним бороться, я хочу с ним жить.

Как психолог я уже поменяла свое отношение к смерти, я спокойно могу говорить о ней и со своими клиентами и их близкими, и с самой собой.

– Как вас лечили в третий раз?

– Это снова было облучение. И хотя я уже жила в Москве и могла лечиться в Москве, я поехала в Барнаул к своему лечащему врачу. Она приняла меня сразу – без сдачи анализов. Это очень важный момент. Я не представляю, как трудно быть простым онкопациентом без знакомств: стоять в очередях, проходить всю эту бюрократию.

Я прошла 20 курсов облучения. Во время лечения я стала волонтерить в проекте-фотомарафоне «Мы можем, я могу». Делала все – искала спонсоров, договаривалась с врачами, расклеивала листовки… Для меня было важно помочь тем, кому хуже. Тогда я поняла: чтобы не загонять себя в страхи, нужно жить мгновениями. Я боюсь рецидива, но я думаю так: когда он случится, тогда я об этом и подумаю. Поэтому я воспринимаю страх как союзника.

– Вы пришли к такому решению как психолог?

– Нет, я думаю, это было скорее что-то интуитивное.

– На каком этапе лечения вы сейчас?

– Сейчас я в ремиссии. Последний раз я сдавала анализы 4 месяца назад, и все было хорошо.

Я правильно питаюсь, высыпаюсь, берегу себя от стрессов и живу так, как я хочу, хожу к психотерапвету, занимаюсь любимым делом и не общаюсь с теми, кто мне неприятен. Благодаря болезни я многому научилась. Когда мне поставили диагноз, я проплакала всю ночь, заснула без сил и проснулась с готовым решением: главное – не сколько, главное – как. И сегодня у меня есть планы, мечты, но у меня нет иллюзий, что я смогу все их реализовать.

– Вы работаете психологом в проекте для онкопациентов «Я люблю жизнь». У вас не было желания отпустить эту тему?

– Для меня важно быть полезной, если хотя бы одному человеку я помогу, значит, я не зря осталась жива. Я считаю, что осталась жива для этого. Болезнь – часть меня. Если я о ней забуду, откажусь от нее – это не значит, что болезни больше не будет. Я не строю иллюзий на этот счет. Но я знаю, что рецидива может и не случиться, исход от меня не зависит – я не бог.

– А вы сами обращались к онкопсихологу, когда узнали о диагнозе?

– В тот момент я об этом не думала. Честно говоря, я бы не сказала, что мне было трудно. Я проплакала ровно одну ночь. У меня была поддержка, друзья, были люди, которые меня подбадривали, но это были не близкие, не родственники. Близкие сразу стали жалеть и причитать, я это категорически обрубила. У меня есть концепция: моя болезнь – это моя ответственность. Я не перекладываю ее ни на кого. Я не боюсь, и поэтому мои близкие не боятся, потому что страхи очень быстро передаются.

– Интуитивно понятно, что как человеку, пережившему этот опыт, вам, наверное, проще работать с онкопациентами. Но нет ли обратного эффекта – не усложняет ли вашу работу то, что вы лично испытали все это на себе?

– Для меня нет таких сложностей. Хотя… Скажу так: люди умирают от этого. И когда узнаешь, что не стало клиентки или кого-то, с кем ты вместе участвовал в фотосессии, становится очень грустно. Но грусть помогает. Я понимаю, что такое смерть. До определенного момента я тянула на себя все эти чувства и выгорала эмоционально, но я поработала над этой историей и справилась с ней.

Но у меня до сих пор вызывает очень много эмоций слово «борьба». Мне хочется донести до человека, что не борьба это!

Это вообще моя жизненная позиция – я ни с чем не борюсь, по крайней мере, я стараюсь не бороться с внешними обстоятельствами, с которыми все равно ничего не могу сделать. Я быстро сдаюсь – не в том смысле, что опускаю руки, а в том, что соглашаюсь: «Окей, я не рулю. Будь что будет!»

То есть я стала гибкой благодаря болезни. В любой ситуации можно найти решение. И, как правило, дальше все складывается наилучшим образом. Раве я думала, что буду жить в Москве, у меня будет много клиентов, проектов, новых друзей? Я такого даже представить себе не могла до болезни.

– Какие у вас планы на будущее? О чем вы мечтаете?

– Я хочу открыть психологический центр для онкопациентов и их родственников, где будут работать специалисты разных направлений и волонтеры. На мой взгляд, сегодня такой службы не хватает в нашей стране.

Я сталкивалась с психологами, которые работают в окнодиспансерах. Как правило, у них нет никакой заинтересованности и желания. И еще: я как пациент доверилась бы только человеку, который бы смог меня понять. Это не значит, что обычный специалист не сможет помочь, но это важный момент.

– Есть мнение, что болезнь дается для чего-то, а не за что-то. Для чего вам была эта болезнь?

– Для того чтобы начать жить другой жизнью, обратить внимание на себя. Я ощутила ценность жизни, мне больше не хочется тратить ее на то, на что я тратила ее раньше. Для меня это второй шанс, он не каждому дан. Тело говорит: «Обрати внимание на себя, на свои чувства, на свои реакции». Организм кричит через болезнь. Кто-то это слышит и меняет свою жизнь. А кто-то выбирает другой путь с формулировкой «за что мне это?».

Мне недавно задали такой вопрос: «О чем ты сожалеешь?» Я ни о чем не жалею. И желать мне себе нечего. У меня есть все, что мне сегодня нужно.