Радиойодтерапия рака щитовидной железы. Как это было

Отделение — длинный коридор с палатами-«бункерами». Двери в них открыты, в каждой светло и уютно. Они напичканы множеством технических элементов. Что значат все эти кнопки и датчики, я даже думать боюсь. Моя — пятая. Шаркаю своими поношенными тапочками по коридору, в руках пачка печенья и лимонные конфеты — это сокровище можно было взять с собой. Правда, лучше бы я этого не делала, но об этом позже.

Палата небольшая: две кровати, стол, стулья, кулер, телевизор и зачем-то городской телефон. Вообще, с первого взгляда на помещение я вспомнила сверкающие чистотой больничные палаты из западных фильмов — таких интерьеров, как в этом отделении, я не видела ни в одной московской больнице. На столе огромная папка с инструкцией. Читая третью страницу, я тут же забываю о содержании первых двух. Всё кажется каким-то невероятно сложным. Приходит Юля — девочка, которой предстоит провести со мной три дня в закрытой комнате. Мы судорожно начинаем обсуждать содержание папки и правила пребывания в бункере. На нервной почве освобождаю конфету от обёртки и жадно засовываю в рот.

– Девочки, до принятия йода есть категорически нельзя! — слышу я из коридора и начинаю плеваться остатками карамели в салфетку. Не успела зайти, а правила уже нарушила.

Вопрос специалисту: Почему йод принимается исключительно на голодный желудок?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Это делается для того, чтобы минимизировать риск возникновения тошноты и рвоты в первые часы после принятия лечебной активности радиойода.

Мы с Юлей располагаемся на кроватях, но тут нас вызывают на инструктаж. В коридоре, встав кругом, слушаем медсестру Веру Николаевну и Артёма Александровича — технического специалиста, который рассказывает про специфику техники безопасности. Судя по продолжительности инструктажа, мы готовимся к вылету в космос, не иначе.

– Сейчас мы каждому сделаем уколы от тошноты. После принятия йода у вас может появиться отечность в области шеи или боль за ухом. Не пугайтесь, это реакция щитовидной железы на приём йода, — предупреждает Вера Николаевна. — Обязательно поставьте в известность медсестру — номер телефона поста написан в каждой палате. Берёте телефон и звоните по всем вопросам, по любому поводу, не стесняйтесь, — так вот, оказывается, зачем нужен телефон в палате!

– Туалетную бумагу и средства личной гигиены в туалет не выбрасывать! Если он у вас засорится, вам никто помочь не сможет: заходить к вам эти три дня мы не сможем! — говорит Артём Александрович.

– А если мне плохо станет? — интересуется одна из пациенток. Видно, что она нервничает — задает много уточняющих вопросов и боится забыть детали.

– Не переживайте. В каждой палате висят камеры, мы видим, что с вами происходит. Если вам станет плохо, мы обязательно вам поможем! — успокаивает персонал женщину.

Камеры… А я их сразу и не заметила. Действительно, будем жить, как в реалити-шоу.

Стоять все устали. Артём Александрович предлагает пройти в ближайшую палату, нашу. Все рассаживаются, техник продолжает свой рассказ. Голова идёт кругом, я уже перестаю что-либо понимать. Желудок урчит оперным сопрано на всё помещение. Кормить нас будут только через два часа после принятия йода.

– Я читала в сети, что нужно принимать душ два раза в день — это правда? – спрашиваю я. Мне очень нужно быстрее «отмыться» от радиоактивного фона, потому что дома ждут дети.

– Не читайте интернет! Радиация водой не смывается. А пока вы здесь, в душ вообще ходить не желательно. Из-за тёплой воды раскрываются поры, и радиоактивный фон выходит через кожу. То есть фон у вас останется, но вы уменьшите концентрацию в зоне лечения. Когда мы вас отпустим домой, ваш фон будет уже на уровне разрешённого для пребывания в обществе. То есть фон у вас выходит, а остаётся накопление. Фон выйдет под ноль через 90 дней. Мы вас выписываем с рекомендацией продолжительного общения со взрослыми не ближе двух метров, с детьми же это расстояние нужно увеличить.

Далее Артём Александрович рассказывает, как пользоваться тонометром и бесконтактным градусником — все показатели мы должны сообщать утром и вечером медсестре, набрав телефонный номер поста. Мы узнаём, как работают краны с водой (совсем не как обычно) и какие баки предназначены для какого типа мусора. Мы повторяем алгоритм принятия йода и продолжаем мучить техника вопросами: у каждого из нас их бесчисленное множество, потому что всё происходящее кажется каким-то нереальным.

Наконец-то инструктаж заканчивается. Все мы расходимся по палатам и двери закрываются. В каждый «бункер» две двери. Между ними небольшой коридорчик, где стоит каталка. На неё персонал трижды в день выставляет тарелки с едой. Как только медсестра закрывает за собой первую дверь и выходит, тут уже дверь из палаты открываем мы и подвозим каталку к столу.

Ждём, когда нас вызовут принимать йод. Про порядок действий нам рассказали трижды, но я всё равно боюсь что-нибудь забыть. Нам звонят — нужно выпить фосфалюгель — скоро идти.

Вопрос специалисту: Зачем необходимо принимать фосфалюгель? И есть ли разница между радиойодом в капсулах и жидком виде?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Фосфалюгель обволакивает слизистую желудка и минимизирует воздействие радиойода на неё. Что касается радиойода, то нет никакой разницы, принимается он в капсулах или в жидком виде. Главное, что имеет значение — это правильно выбранная активность. Однако при использовании капсул воздействие на слизистую ротовой полости, пищевода и желудка ещё меньше, чем при принятии жидкой формы, так как капсула растворяется при определённом pH-факторе среды — в кишечнике, где и происходит всасывание йода в кровь.

Первой вызывают Юлю. Она надевает бахилы и перчатки, выходит из палаты. Перчатки она выбросит после того, как выпьет капсулу, а бахилы нужно отправить в металлический бак, что стоит у нас в туалете — вход в туалет находится в том самом коридорчике, куда медсестра привозит еду.

Проходит буквально три минуты и Юля возвращается. Заваливается на кровать в бахилах!

– Юля, ты бахилы не выбросила! — верещу я.

Мы с Юлей начинаем смеяться, она бежит к туалету, судорожно стягивая с себя целлофан.

Звонит телефон. Беру трубку.

– Голенопольская! На принятие йода проходите!

Надеваю бахилы, перчатки. Выхожу из палаты, плотно закрывая за собой обе двери. Подхожу к стеклянному «аквариуму», где сидят медсестры — они должны меня увидеть и убедиться, что пришла именно я. Они кивают — можно идти. Мой путь по коридору обозначен синими стрелками на полу. Ступаю по ним, по ходу открывая две двери. Вскоре оказываюсь в святая святых — комнате, где происходит всё таинство принятия исцеляющей капсулы.

Подхожу к свинцовому окошку с дверцей.

– Представьтесь! — звучит откуда-то из небытия.

– Голенопольская! — говорю я. Очень хочется засмеяться, но я держусь.

– Откройте дверцу, возьмите капсулу. Справа от вас стаканчики с водой. Запейте капсулу, ногой откройте бак, и выбросьте туда стакан и перчатки.

Пытаюсь быстро всё сделать и не запутаться, что куда выбросить и что откуда взять. На самом деле всё элементарно, но когда находишься там, да ещё и голодная… Головушка моя, не подведи!..

Сделала все как надо, на обратном пути в палату встречаю женщину. Говорить нам нельзя, молча проходим мимо друг друга. Плотно закрываю обе двери, сажусь на кровать. Юля заливисто хохочет:

– Маша! Бахилы-то сними! Куда ты в них пришла-то!

Вот чёрт! Я упорно продолжаю нарушать правила техники безопасности. Такая вот я хулиганка.

Проходит минут тридцать. Я ничего не чувствую. Лежу, уткнувшись в телефон. Смотреть телевизор нет настроения, а наличие «вайфая» скрашивает ожидание ужина. Вдруг Юля вскакивает:

– Меня тошнит! — она несётся в туалет, и я понимаю — началось.

Вопрос специалисту: Всегда ли присутствует такой побочный эффект, как тошнота?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Тошнота (редко доходит до рвоты), чаще всего возникает банально из-за избыточного волнения, отчасти из-за гипотиреоза и раздражения слизистой желудка, либо просто при использовании высоких терапевтических активностей. Для минимизации или купирования этих состояний используются препараты в виде инъекций или таблеток, на «центральном уровне» снимающие ощущение тошноты.

Вскоре Юле становится легче. Звоним на пост сообщить о недуге — медсёстры приносят Юле противорвотную таблетку. Два часа до ужина мы проводим в болтовне, без каких-либо неприятностей.

– Девочки, еда! — слышим мы из коридорчика. Дверь захлопывается — значит, медсестра вышла. Ввозим каталку с тарелками в палату, принимаемся есть. Мне кажется, что еды очень много, но я всё равно съедаю всё до последней крошки. Я так долго этого ждала, что не в силах себя сдерживать, да и вообще, что уж насильно лишать себя удовольствия. Пишу мужу: «Порции огромные — я в раю». Смеётся. Однако на следующее утро, когда я увижу завтрак, то пойму: в день приёма йода нам привезли и обед и ужин сразу — именно поэтому показалось, что так много всего. То есть я в один присест съела порции, рассчитанные на два приёма пищи. Это всё, что нужно знать о том, на что я способна в приступе голода.

После еды я ложусь на кровать и неожиданно чувствую, что проваливаюсь в сон… Голова тяжёлая, тело немеет. Я не могу пошевелить руками, открыть глаза, но слышу щебет Юли — она разговаривает со своим мужем по телефону. Слов я разобрать не могу, застреваю где-то между реальностью и сном, откуда выбраться оказывается невозможным…

Собственно, на этом мой рассказ можно и закончить: до понедельника, а госпитализировали нас в пятницу, я практически не просыпалась. У меня ломило всё тело, и голова была, как чугун. Мышцы не слушались, а веки не поднимались. Больше двух суток я просыпалась только на приём пищи, хотя есть совсем не хотелось. То есть, после того как я за раз проглотила обед и ужин, аппетит пропал вовсе. Я с трудом доходила до туалета и иногда в полубреду отвечала что-то Юле. Ощущение было таким, будто меня ударили по голове подушкой, да с головы её так и не убрали.

– Я умираю! — в субботу вечером я не выдержала и позвонила на пост. Было ощущение, что я теряю всяческий контакт с реальностью. Юля же при этом была бодра и весела: болтала с родственниками по телефону, и ко мне где-то из глубин сна доносился её смех. После того, как её стошнило, никакого дискомфорта она не чувствовала. Я же была убеждена: со мной что-то не так.

– Всё в порядке, это бывает, отдыхайте, — сказала мне медсестра. Возможно, она сказала что-то ещё, но я услышала только это и снова провалилась в сон, да ещё и с телефонной трубкой в руках.

Вопрос специалисту: Чем вызвано подобное состояние организма?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Это состояния гипотиреоза — недостатка гормонов щитовидной железы, который и необходим для лечения. Однако не все так тяжело переносят отмену левотироксина, это индивидуальная реакция организма.

Выходные прошли в полубреду, не иначе. У меня болели шея и горло, отекла слизистая — теперь нужно было стимулировать слюнные железы. Для этого я ела те самые лимонные конфеты — с ними во рту я снова засыпала, и скоро их привкус стал вызывать жуткую тошноту. Избавиться от него не получалось никак: я пила чай, воду, чистила зубы по несколько раз в день, но привкус лимона меня не покидал. За эти три дня я съела целую пачку карамели и теперь никогда в жизни не смогу проглотить ни одной такой кисло-сладкой конфеты.

Два раза в день нам звонила медсестра — узнать, в порядке ли наше давление и температура. Всё остальное время Юля хохотала, общаясь по телефону, а я металась между сном и явью. Медсестры приносили нам еду, лекарства, по телефону заботливо интересовались нашим самочувствием, но больше ничего не происходило. Что касается врачей, то всё общение с ними происходит до госпитализации: обследование, консультация с заведующим отделения, назначение индивидуальной дозы йода, обсуждение всей тактики лечения и перспектив. Пока мы лежим в отделении, с докторами мы не контактируем, но они следят за состоянием каждого пациента благодаря камерам и исходя из данных, которые докладывают им медсестры. По итогу лечения каждому пациенту предстоит беседа с врачом — о результатах и следующих шагах к выздоровлению, если в них будет необходимость. Кстати, на протяжении этапа подготовки к лечению я по многу раз звонила врачам в отделение с разнообразными вопросами. Они меня запомнили ещё тогда, не говоря уж о тех днях, когда я приезжала и мучила всех лично: у меня было слишком много вопросов, и на все я получала развернутые ответы. Причём не по одному разу.

Ранее утро понедельника, звонит телефон. Я не могу пошевелиться, Юля же бодро вскакивает и отвечает на звонок.

– На дозиметрию! — повторяет сообщение медсестры моя соседка. На часах начало седьмого утра. Я не в себе. Еле встаю, выходим в коридор. Замеры производит медицинский физик. Сама процедура особо ничего из себя не представляет: специалист отходит от меня на расстояние метра и с помощью специального прибора, направленного в мою сторону, измеряет мой радиоактивный фон.

Вопрос специалисту: Каковы должны быть результаты этих измерений?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Обычно трёх суток достаточно для снижения остаточной дозы излучения от организма менее 20 мкЗв/ч на расстоянии 1 метра, что соответствует нормам радиационной безопасности Российской Федерации. В других странах нормы другие, поэтому нередко в Европе и Америке после такого лечения могут сразу отпустить домой. Это лишний раз подтверждает, что вы не несёте какой-то реальной угрозы для окружающих. Все эти рекомендации по ограничениям близких контактов носят предостерегающий и рекомендательный характер.

Почти сразу же после замеров нас зовут на сцинтиграфию — аппаратный способ исследования тканей с помощью радиоактивных веществ, введённых в организм. Это очень похоже на компьютерную томографию: не страшно, не больно, информативно. Она уже проводилась перед госпитализацией и вот повторяется снова. Я еле стою на ногах и с трудом передвигаюсь. Безумно хочется спать.

Вопрос специалисту: Что показывает сцинтиграфия до принятия йода, а что после его принятия?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: До принятия лечебной активности радиойода иногда проводят сцинтиграфию с технецием, «лёгким» изотопом, в основном для оценки объёма остаточной ткани щитовидной железы после операции. Так как при больших «остатках» щитовидной железы иногда требуется повторная операция или коррекция терапевтической активности. После же, при выписке, лечебный изотоп (I-131) уже находится в организме и это основное исследование, которое в совокупности с лабораторными показателями (тиреоглобулин и антитела к нему) может помочь определиться с дальнейшим планом наблюдения или лечения в каждом конкретном случае индивидуально.

Возвращаюсь в палату бегом. Ну, то есть бегом в мыслях, на самом же деле еле переставляя ноги. Буквально слышу, как кровать меня зовёт. Спать! Я хочу только одного — спать!

– Вот бы выписали сегодня! С ума сойду тут ещё и до завтра сидеть! — ноет Юля. Поддержать её не могу никак: я не хочу, чтобы меня выписывали, потому что для этого нужно встать. Эти невероятные усилия я приложила сегодня дважды — уже достаточно. Спать и только спать. Сладостную дрёму нарушает телефонный звонок, Юля берёт трубку.

– Нас выписывают! Сейчас же! — верещит она.

Нет, я не могу. Оставьте меня, сжальтесь... С трудом встаю, потому что нужно снять постельное бельё и отнести в специальный бак, на каталку вынести посуду, что нам выдавали, сдать зарядку от телефона — она остаётся в отделении на распад. То есть, три месяца она будет находиться тут, чтобы из неё вышел весь радиоактивный фон, а забирать буду в марте. Надеюсь, к этому моменту я высплюсь…

Выходим в санпропускник — там переодеваемся и сдаём на утилизацию свою одежду, в которой ходили эти три дня. В зоне для «активных пациентов» мы ждём выписку. Я продолжаю хотеть спать. Никто из тех, кто поступил со мной в пятницу, не чувствует себя так же — все бодры и веселы. Я же разваливаюсь на диване и не могу шевелиться. Мне, безусловно, везёт на редкие побочные эффекты.

Я читаю документ, что мне принесла врач и не понимаю — я здорова? Или нет? Что мне теперь делать? Как жить дальше? Я неоднократно слышала, что многие проходят радиойодовую терапию не единожды, а так как мне «везёт» в подобных неудачах, то пристаю к доктору с расспросами.

Вопрос специалисту: Каким должен быть эффект радиойода, чтобы лечение можно было назвать удачным? Когда приходится повторять терапию?
Слащук К. Ю., врач-эндокринолог: Удачным можно считать лечение, после которого по результатам сцинтиграфии мы видим накопление радиойода в проекции ложа щитовидной железы — в остаточной тиреоидной ткани. Также при отсутствии изменённых лимфатических улов шеи и невысоком уровне тиреоглобулина и антител к тиреоглобулину (при данном заболевании эти показатели можно считать высокоспецифичными онкомаркерами — определяя их, можно осуществлять контроль над тем, как протекает заболевание в большинстве случаев). При такой ситуации повторное лечение не требуется, и части пациентов нужна диагностическая сцинтиграфия на отмене левотироксина через 1 год после терапии. Однако ситуации, когда выявляются «накапливающие» радиойод лимфатические узлы, остаточная тиреоидная или опухолевая ткань в большом количестве, или отдалённые метастазы (чаще всего в лёгких или костях) требуют повторной радиойодтерапии более высокими активностями, иногда вместе с повторным хирургическим лечением в разной последовательности.

Мой врач рассказывает мне, что лечение принесло свои плоды и домой я иду уже здоровой. Через год стоит повторить сцинтиграфию, а анализ крови на гормоны нужно сдавать регулярно. Выхожу на холодную улицу и улыбаюсь — неужели всё закончилось?

Несмотря на то, что меня угораздило попасть в тот процент пациентов, кто мучается от побочных эффектов терапии, считаю, что лечение прошло без особых сложностей. Тем более, что оно дало нужный результат и благодаря правильно назначенной дозе повторную радиойодаблацию мне проводить не нужно.

Чтобы не распространять свой радиоактивный фон на детей, уезжаю на дачу на две недели. Врачи убеждены, что по окончании этого срока я буду безопасна для окружающих. В течение трёх дней после выписки спать практически не получается: видимо, бессонница стала результатом того, что в отделении я выспалась надолго вперёд. Слабость быстро ушла, но в голове ещё долго было как-то мутно: перед глазами маячило свинцовое окошко, а вкусовые рецепторы никак не могли забыть те жуткие лимонные конфеты…