Анна Гладкова. Рак молочной железы 1 стадии. «Болезнь раскрыла мои лучшие качества»

Незадолго до получения онкологического диагноза Анна Гладкова увлеклась фитнесом. Рак молочной железы, тяжелое лечение и последствия болезни не только не заставили Анну отказаться от своего нового увлечения, но и подвигли ее к тому, чтобы переквалифицироваться в персонального фитнес-тренера и помогать другим женщинам, пережившим онкологический диагноз, восстанавливать свое здоровье и физическое состояние.

‒ Анна, насколько я знаю, вам поставили диагноз, когда болезнь еще была только на первой стадии. Это редкость и удача. Как получилось, что вы так вовремя обратились за помощью?

‒ 1 стадию мне поставили уже после операции, когда провели гистологическое исследование всей опухоли. Изначально врачи ставили 2 стадию. А если рассказывать с самого начала, то правильный диагноз мне поставили не сразу.

Я совершенно случайно обнаружила уплотнение в правой груди и не придала ему значения. Отреагировала я только тогда, когда грудь припухла и начала болеть во время месячных, появились выделения из соска. Вот тогда я и решила, что нужно провериться.

Сначала я обратилась в поликлинику к участковому гинекологу. Она назначила маммографию, анализы и УЗИ. По результатам всех этих обследований мне поставили диагноз «фиброаденома под вопросом». Ни по УЗИ, ни по маммографии на тот момент врачи не видели злокачественных новообразований.

Фиброаденома — доброкачественная опухоль молочной железы железистого происхождения.

‒ Тогда почему диагноз был под вопросом?

‒ Дело в том, что опухоль снабжалась кровеносным сосудом, который подпитывал ее. Уже после, в онкобольнице, доктор мне объяснил, что это первый признак онкологии. Это должно было насторожить врачей. Они должны были ставить онкологию под вопросом, а не фиброаденому под вопросом. Я понимаю, что врачи в поликлинике редко видят такие образования, может быть, это стало причиной того, что они не заподозрили ничего плохого.

Мне предложили медикаментозное лечение, гормоны, которые якобы помогают при фиброаденоме. Я даже не интересовалась, что за лечение. Я хотела сразу удалить ее, даже если она доброкачественная. Мне за 40, и я понимаю, что любая опухоль может потом стать чем-то нехорошим.

Я отдаю честь своей интуиции, внутреннему чутью, чувствую самосохранения, которые заставили меня обследоваться дальше. Не остановиться, как делают многие женщины, которые думают, что раз доктор сказал, что все хорошо, значит, можно успокоиться.

Я отказалась от лечения, чтобы дообследоваться и удалить опухоль. Меня направили в маммологический центр «Клиника женского здоровья». Врач там провела повторные анализы крови и мочи, переделала УЗИ, маммографию, добавила рентген. После того, как фиброаденома подтвердилась, она предложила сделать забор околоопухолевой жидкости обычным шприцом, но под наблюдением УЗИ. Результат снова показал доброкачественные клетки. Если честно, на тот момент я немного успокоилась. И хотя мне предложили медикаментозное лечение, я снова отказалась.

Тогда меня направили в хирургическое отделение этого же центра. Там я попала к молодому доктору-мужчине, и он первый из всех врачей сказал мне, что в моем возрасте, а мне было 46 лет, просто так никакие опухоли не возникают. Он сказал так: «Мне не хотелось бы два раза вас оперировать. Если мы достанем опухоль под видом фиброаденомы с минимальным разрезом, а окажется, что это онкология, то придется потом отрезать всю грудь, потому что если оставить клетки после оперативного вмешательства, то это спровоцирует рост опухоли». И назначил трепан-биопсию ткани.

Трепан-биопсия – это диагностическая процедура, которая характеризуется тем, что при проведении биопсии для изъятия биологического материала используется специальная толстая игла – трепан.

С этого молодого хирурга я попала в «волну моих врачей», я это так называю. Именно они меня спасли от болезни и физически, и морально.

«Клиника женского здоровья» не относилась к моему району, и меня направили в мою онкологическую больницу. Это как раз была Московская городская онкологическая больница №62 в Красногорске.

Когда там врач только приложил датчик УЗИ к груди, он сразу сказал, что это не фиброаденома. Все-таки это был специалист, который каждый день их видит, поэтому его мнение оказалось верным.

Результаты трепан-биопсии меня не порадовали. Я помню этот день: 20 февраля 2019 года. Когда я зашла в кабинет, было волнительно, и хотя врач все говорил корректно и мягко, но у меня появилось ощущение шума в ушах, который заглушил весь звук, и помутнение в глазах, как будто я упала в темноту и беззвучное пространство. Шоковое состояние не прошло, и когда я вышла из кабинета. Я села на лавочке, даже не знаю, сколько я просидела там, как будто время остановилось. Я позвонила мужу, сказала, что получила результаты, и попросила приехать забрать меня из больницы.

В эту ночь мне кажется, я не спала. Ощущения были ужасные, как будто землю из-под ног вышибли. Мы не готовы к этому диагнозу. Рак до сих пор для большинства людей равняется смерти.

‒ Каким было лечение?

‒ Я встала на учет, и в этот же день меня направили на консультацию к хирургу. Он сказал, что нужно удалить всю грудь, а может даже, обе груди. Тут уже я стала задумываться о том, как я буду выглядеть потом. Я все-таки замужем, и муж у меня молодой. Я спросила, можно ли оставить кожу, чтобы потом восстановить грудь. И врач отвечает: «А, так вы хотите что-то более эстетичное?» Я говорю: «Ну конечно!» Хотя, если честно, у меня было желание согласиться, чтобы все убрали, вынули из меня как можно скорее.

Но я очень благодарна, что врач меня тогда услышал, понял мои женские переживания и направил в отделение пластической хирургии.

Я сидела в очереди к хирургу, его фамилия Болотов. И всех проходящих мимо врачей спрашивала: «Вы Болотов? А вы Болотов?» У меня тогда были рыжие волосы, и когда Болотов подошел, заметив меня издалека, пошутил: «Мне уже все сказали, что меня ждет рыжая красотка». И вот с таким юмором, с такой легкостью он общался со мной и дальше. Мне так понравилась его манера общения, его тон, оптимизм, что я попросилась к нему на операцию. Он согласился, но сказал, что придется месяц подождать.

‒ Ожидание – обычно самое сложное. Как вы прожили этот месяц?

‒ Это был самый мой «интересный» месяц. Я искала и читала истории в Интернете. Во многих историях рассказывалось, что после операции стадия менялась на более серьезную. Мне было страшно.

Мне помогал муж: когда успокаивал, когда ругал. А я готовилась к смерти: дала ему указания, как меня хоронить, в чем меня хоронить, рассказала, где какие пароли. Поговорила с сыновьями – их у меня трое. Рассказала, кем я их вижу в будущем, просила быть дружными. В общем, я как будто прощалась с ними.

‒ Как прошла операция?

‒ Еще до операции мы беседовали с врачом и обговорили, что будет удалена одна грудь целиком, но оставлена кожа, чтобы в будущем сделать реконструкцию. А когда он забирал меня уже на операцию, делал на мне разметку, сказал: «Мы на консилиуме подумали, и я решил». Я очень люблю, когда мужчина говорит «я решил». Так вот, он решил, что грудь мы сохраняем. Я испугалась: вдруг он что-то оставит? Но он меня успокоил, что это безопасно, и все, что нужно убрать, он уберет.

В результате все прошло хорошо, грудь осталась. Кроме того, он мне сделал очень красивый шов в виде молнии. Я этот шов уже даже люблю – ведь это часть меня.

Когда меня выписывали, я попросила своего хирурга быть куратором моего лечения, чтобы я могла с ним сверять все дальнейшие действия врачей. Я доверилась ему душой, и он мне не отказал. Я и сейчас всем советую найти себе врача-куратора, которому вы сможете полностью доверять. В лечении онкологии нет одного врача, который ведет пациента от начала до конца. Поэтому важно, с кем-то сверять все действия.

И до сих пор мы с моим доктором общаемся: раз в полгода я приезжаю просто, чтобы увидеть и обнять его.

‒ Если я правильно понимаю, химиотерапии у вас не было?

‒ Да. Стадию мне после операции снизили до первой. И химиотерапевт сказала, что химия больше навредит моему организму, чем поможет. Она рекомендовала либо сразу переходить на гормонотерапию, либо удалять яичники. Я выбрала второе.

‒ Обычно люди боятся операций…

‒ У меня уже есть трое детей, рожать я не собиралась. И мне бы не хотелось получить побочные эффекты от гормонотерапии. Я знаю, что эти препараты вымывают кальций из организма женщины, а с возрастом проблемы с суставами, костями и без того обязательно появятся. Поскольку я уже тогда увлеклась фитнесом, мне было важно сохранить кости и суставы в рабочем состоянии.

Кроме того, у меня была еще миома матки, которая появилась очень давно – после первых родов. Поэтому я пошла на прием к гинекологу и сказала, что хочу удалить и матку. Мне разрешили.

В марте была первая операция на груди, а в мае была операция по удалению яичников и матки. После этого была назначена лучевая терапия – 21 курс.

Я завершила лечение в июле, и меня выпустили в жизнь. Даже на комиссии по инвалидности, которая была в августе, мне сказали: «Идите в жизнь и радуйтесь, вы абсолютно здоровый человек». И я пошла радоваться в тренажерный зал.

‒ К тренажерному залу мы обязательно еще вернёмся. Я бы хотела у вас спросить о другом: как вы пережили удаление яичников и матки и последствия этой операции? И физически, и психологически?

‒ Были переживания. Меня волновало не то, как я буду себя ощущать, внешне я не изменилась – в зеркале осталась красивая женщина. Меня волновало, как отреагирует муж. Бывают случаи, когда мужчины считают женщину неполноценной после таких операций. Я благодарна своему очень умному и благородному мужу, который сказал: «Аня, для меня не имеет значения, что там внутри, детей мы уже родили, а для меня ты останешься красавицей и любимой женщиной». И после того, как он это сказал, я окончательно решилась на удаление.

‒ Вернемся к фитнесу. За год до постановки диагноза вы похудели на 30 килограммов. Кроме того, вам уже было за 40, и вы начали активно заниматься фитнесом. Не было мыслей, что эти факторы могли стать одной из причин развития рака? Ведь это стресс для организма.

‒ Я думала об этом и задавала врачу вопросы по этой теме. Он сказал: «Аня, никто не знает, на основании чего возникает раковая опухоль. Да, это могло быть причиной, но никто не даст гарантии». Действительно, причиной могло стать что угодно. Например, нервное напряжение – за год до постановки диагноза умерла моя мама. Мог быть гормональный сбой из-за замершей беременности. Даже любой удар по груди мог спровоцировать развитие рака. Но я решила, что об этом не нужно думать, лучше думать о том, как справиться с раком.

‒ Когда и как после лечения вы вернулись к фитнесу?

‒ Первый раз в тренажёрный зал после операции я вернулась через месяц. Я понимала, что я не смогу делать то, что делала до операции, но я пришла за эмоциями, за ощущением, драйвом. Какие-то тренажеры я просто гладила, а что-то уже пыталась делать, хотя рука еще не была разработана, и я ощущала боль.

А окончательно я вернулась к фитнесу после комиссии по инвалидности.

‒ Какие последствия вы ощутили в физическом состоянии после лечения? Не пришлось начинать с нуля?

‒ Однозначно я брала уже не тот вес, который могла взять до операции. До операции я могла приседать со штангой в 60 килограммов, а после операции даже 20 не брала. Я подходила к нагрузкам уже более обдуманно.

‒ Я знаю, что вы не просто вернулись к занятиям, а решили сменить профессию и стать фитнес-тренером. Почему?

‒ Онкологический диагноз дает очень многое человеку, в том числе возможность переосмыслить многие вещи. Человек начинает задумываться о том, зачем он вообще живет и чем хочет заниматься. Эти мысли коснулись и меня. Я с большим уважением и любовью стала относиться к самой себе.

Когда я вернулась на работу в офис после больничного и поняла, что сейчас опять буду сидеть в кабинете с 8 утра до 6 вечера, мне стало не по себе. Я любила свою работу, но это было бы слишком тяжело. После удаления яичников у меня начался климакс, были и приливы, и волнение. И хотя меня ждали, радостно встретили с цветами и вкусняшками, на работе я смогла выдержать только неделю. Потом я написала заявление на увольнение. Начальница говорила: «Аня, что ты творишь? Оформи больничный, отдохни, а потом вернешься». Но я понимала, что занимаюсь не тем, чем должна.

Уволившись, через месяц я уже начала обучение, чтобы стать дипломированным фитнес-тренером.

Сейчас я профессионально тренирую и специализируюсь на помощи девушкам после лечения рака молочной железы. Когда я искала информацию о том, как нужно разрабатывать руку после операции, после удаления 18 лимфоузлов, поняла, что ее почти нет. Сейчас у меня есть опыт, я сама прошла через все это. И есть профессиональные знания, поэтому я могу помогать другим.

‒ Вы сами разработали курс для помощи женщинам, пережившим рак молочной железы? Участвовали ли в его разработке врачи?

‒ Пока я не советовалась с врачами. Но обязательно это сделаю. Курс не совсем готов. Пока я не спешу, не хочу торопиться, все упражнения должны быть обдуманными и проверенными. Проверенными на мне и на моей подруге, тоже пережившей рак молочной железы. Сейчас мы как раз думаем о том, как нам подключить врача-реабилитолога к разработке курса, чтобы запустить его вместе с фондом «Я люблю жизнь».

‒ Как вы организуете свои занятия для онкопациенток?

‒ В основном девушки сами находят меня и пишут в соцсетях, в Инстаграме. Они пишут и просят совет, а я никогда не отказываю. Но я хочу сказать, что многие пишут не для того, чтобы заняться восстановлением руки, а для того чтобы получить моральную поддержку. Я всегда рада пообщаться и помочь. Я сама, узнав о диагнозе, искала истории других онкопациентов в Интернете.

‒ Есть ли в России вообще централизованная система реабилитации для женщин, переживших рак?

К сожалению, в нашем здравоохранении все так устроено, что после лечения женщину впускают в жизнь, не предлагая никаких реабилитационных программ. Мне даже кажется, что многим девочкам не рассказывают базовых вещей о жизни после лечения. Когда я подняла тему ношения компрессионного рукава после удаления лимфоузлов, многие мне написали вопросы. Оказалось, что почти никому врачи не говорили о том, что после удаления лимфоузлов минимум год нужно носить компрессионный рукав. 

‒ У меня, например, удалены 18 лимфоузлов, это глобальная катастрофа для лимфатической системы, и организму нужно адаптироваться к этим условиям. Если разовьется лимфостаз, то это пожизненный диагноз, он не лечится.

Я давно задаюсь этим вопросом и обсуждаю, почему нет специализированной медицинской структуры, которая брала бы онкобольных после лечения для реабилитации? Ответа нет, поэтому приходится создавать такие женские сообщества и помогать друг другу. Да, есть врачи, которые к нам подключаются, но общей системы нет.

‒ Ваша семья – муж, трое взрослых сыновей. Вам эта мужская поддержка помогала? Хватало ли вам ее? Или хотелось больше женской заботы?

‒ Можно сказать, что я не нуждалась в женском внимании. У меня не было серьезных осложнений, я не нуждалась в уходе. Лежачей я не была.

Мне хватало заботы моей семьи. Когда я вернулась домой после операции, все, включая младшего сына-подростка, ухаживали за мной. Младшему сыну 12 лет, и такой ласки с его стороны давно не было, а тут он и подкладывался ко мне под одеяло в кровать, и лишний раз подходил прижаться, мы снова ввели ритуал поцелуев на ночь. Даже если я уже легла и не шла поцеловать сыновей, они сами приходили ко мне и вставали в очередь за вечерним поцелуем. Конечно, любовь не так явно проявлялась, как это было бы у девочек, это была настоящая мужская забота.

А про мужа я могу только сказать, что я очень благодарна, что больше 20 лет назад вышла за него замуж. Это был удачный выбор.

‒ Я узнала о вас и вашей истории, когда случайно наткнулась на вашу Инстаграм-страницу, и меня очень привлекли ваши фотографии. Вы такая яркая: прическа, одежда, даже посты все шутливые и позитивные. Этот настрой – следствие болезни и желания не поддаваться ей? Или вы всегда были такой?

‒ Во мне всегда было чувство юмора, и я старалась не поддаваться трудностям. Во время болезни во мне это все обострилось. Можно сказать, что болезнь раскрыла мои лучшие качества. Я хочу быть красивой женщиной – да. Я не хочу позиционировать себя больной, и я горжусь собой, горжусь, что похудела на 30 килограммов, теперь горжусь тем, что победила рак.

‒ Я говорила со многими онкопациентами, и уже привыкла к тому, что при них нельзя произносить словосочетание «победить рак». Обычно они относятся к нему суеверно. А вы сами о себе так говорите…

‒ Когда началась моя история, я доверилась своему подсознанию. Хотя я могла послушать первого врача и лечиться медикаментозно, я этого не сделала. Потому что мое подсознание мне говорило, что опухоль нужно удалить. Теперь я поняла, что нужно слушать себя. И сейчас я слушаю себя изнутри, и я верю, что у меня больше ничего плохого не будет. Не на 100%, конечно. Я оставляю 1% на «вдруг». Но даже если вдруг что-то произойдет, я справлюсь. Сейчас я регулярно обследуюсь, я отношусь к этому серьёзно и даже прошу своего доктора назначать мне более развернутые анализы. И всем советую беречь себя и свое здоровье смолоду.

«Рак побежден» – это высокие слова, но я уверена, что больше ничего плохого со мной не случится.